740
В жизни каждого человека может наступить тяжелый период. Но даже находясь во мраке, можно найти огонек надежды, именно этим огоньком для нас православных христиан является Бог. Только Господу нашему возможно спасти нас и привести к истинному счастью, которого зачастую нам не хватает.
Новый год — праздник семейный. Во всяком случае, очень многие придерживаются именно такого мнения. Он тоже считал Новый год семейным праздником, хотя жизнь часто складывалась так, что оставалось только мечтать о том, как в этот день они когда-нибудь всей семьей соберутся за одним праздничным столом.
Однажды как раз в новогоднюю ночь ему пришлось вести свой вертолет от Кандагара куда-то в сторону границы с Пакистаном. Тогда он был еще совсем молодым летчиком и носил погоны старшего лейтенанта. Повезло, в ту ночь его ни разу не задело.
Афганистан остался в памяти двумя орденами Красной Звезды. Потом был Чернобыль, и еще один орден и еще одна маленькая звездочка на погоны.
Новейшая российская история тоже не позволяла особо расслабиться. Его многочисленные командировки на Кавказ до срока посеребрили голову жене. В девяностые годы многие его сослуживцы уволились из армии, а он остался. Летать было его призванием, и никем, кроме как летчиком, он себя больше не представлял.
Правда, выше командира эскадрильи он не поднялся, но как классный специалист, получив на звание выше штатного расписания, был переведен на должность начальника штаба полка. Начштаба почти не летает, зато и требования к состоянию его здоровья не такие строгие как к обычным летчикам. Тем более, что сердечко все чаще давало о себе знать. Да и должность начштаба более домашняя, что ли. Во всяком случае, в командировки его больше не посылали, и в Новый год он все чаще бывал дома.
Пока летал, выросли дети. Он и не заметил, как они стали взрослыми. Сын пошел по стопам отца, в свои неполные тридцать уже был майором и служил на Дальнем Востоке. Дочь вышла замуж, родила внучку и жила в соседнем микрорайоне недалеко от родительского дома.
Оставшись с женой вдвоем, они каждый Новый год наряжали маленькую елочку и встречали праздник. А вечером первого января собирали подарки и отправлялись навестить молодых, и, главным образом, поиграть с маленькой внучкой.
Он любил своих детей, но виделся с ними нечасто. Их самый забавный возраст прошел мимо. Зато в общении с внучкой он с лихвой возвращал себе ту недополученную им прежде радость. В выходные они гуляли с ребенком, играли с ней в прятки и догонялки. Весной он вырезал из сосновой коры крошечные кораблики, и они с внучкой пускали их в плавание по огромным лужам из талого снега.
Однажды вечером незадолго до очередного Нового года он взял малышку на руки и поставил ее на подоконник. Тогда ей было три с половиной года. Вместе они смотрели в окно на спешащих внизу людей, суетливо мчащиеся автомобили, и вдруг, неожиданно низко-низко над их домом пролетел боевой вертолет. В темноте самого вертолета не было видно, зато его сигнальные огни загадочно мигали яркими белыми и красными огнями, а вращающиеся лопасти с фонариками на краях, превратились в один сплошной горящий круг. Он прижал к себе ребенка и спросил:
— Как ты думаешь, что это так ярко сияет в небе?
Девочка молчала, только стояла и с восхищением разглядывала огонечки. Тогда он решил подсказать:
— Малыш, это вертолетик! Видишь, какие у него огоньки?
Внучка обернулась к деду, и, обхватив его лицо своими маленькими ладошками, засмеялась:
— Дедушка, это не вертолетик! Дедушка, это же ангел!
Оказывается, накануне мама показала ей мультфильм о празднике Рождества Христова. Мультфильм шел всего-то несколько минут, а про ангела она запомнила. И нередко потом он, заметив огонек в ночи, улыбался и повторял вслед за ребенком: «Это же ангел, дедушка»!
Неожиданно заболела и, промучившись болями всего несколько месяцев, умерла жена. В своей квартире он остался совсем один. И всякая новогодняя ночь превращалась у него в пытку воспоминаниями. К дочери идти ему было неудобно, там у них уже своя семья, да и традицию — приходить вечером первого января к ним домой с подарками тоже не хотелось прерывать.
В этом году его пригласили встретить праздник в семье у друзей. Он подумал и решил не отказываться. Просто, чтобы сменить привычную обстановку и не мучить себя воспоминаниями. Кстати, ему предлагали познакомиться с одинокими женщинами. Пару раз он даже было соглашался, и его знакомили со сверстницами. А он, представляя, как ему придется привыкать к кому-то из этих немолодых уже женщин, извинялся и отношений не продолжал. Ему говорили: они такого же возраста, как и твоя покойная супруга, кто-то даже и моложе. Почему же ты отказываешься?
Он извинялся, честное слово, он не хотел никого обидеть, просто, его жене во все годы их жизни всегда было двадцать лет, как тогда, когда она согласилась стать его женой. И когда ей исполнилось пятьдесят, ей все равно было всего только двадцать. Ни в ком другом он не мог разглядеть той юной девочки. Оно и понятно, общая история ни с кем другим его больше не связывала.
Тогда его стали сводить с женщинами достаточно еще молодыми, а он вновь находил причины отказаться. Это сегодня ему еще пятьдесят, а завтра уже шестьдесят, а ей всего только… Она станет смотреть в сторону более молодых, а он будет мучиться и ревновать. Зачем своими же руками создавать себе проблемы в недалеком будущем?
Только потом он понял причину такого своего поведения, просто, полюбив однажды, он так и не смог отказаться от любви к человеку, которого уже не было на земле. Ее не было, а он продолжал любить, такая вот беда. И ничего ты с этой бедой не поделаешь.
После смерти жены он стал чаще бывать в храмах. Зайдет, поставит свечу, постоит, посмотрит на горящий огонек. Подойдет к иконам, остановится и смотрит на лики. Глаза святых, бесконечно мирные и покойные, приковывали его к себе, заставляя всматриваться в них и молчать.
Ему нравилось бывать в церкви. Тем более, что самые светлые, радостные его детские воспоминания были связанными именно с ней. Вернее, с его бабушкой. Она любила мальчика и брала с собой на службы. С тех далеких лет он навсегда запомнил тепло храма, горящие в полутьме огоньки свечей и пение клироса, тихое-тихое. Священник произносил что-то там за иконостасом. Слова, вроде и понятные, а он почему-то все равно ничего не понимал. Со службой в храме были связаны и разные приятные запахи ладана и меда.
В старости ему хотелось теснее соприкоснуться с этим манящим к себе миром новых и в то же время давно знакомых ощущений. Но у него не было человека, который мог бы ему все доступно разъяснить. А спрашивать у людей незнакомых он стеснялся.
Все чаще он вспоминал свою бабушку, как ее называли соседи, «солдатку», муж которой, его дедушка, не вернулся домой с войны. Он хорошо помнил ее лицо и глаза и еще помнил, как она молилась. Вспоминая ее, он успокаивался, смогла же бабушка жить одна, почему бы и ему не продолжать оставаться вдовцом.
Раньше он уже бывал в доме у людей, с которыми собирался встречать предстоящий Новый год. Но вот так, чтобы на праздник, да еще ночью, ехал к ним впервые. Ехал и думал, в следующем году ему исполняется уже пятьдесят три. Хватит, пора уходить на пенсию. Он и так задержался дольше обычного, все потому что смотрели на него в полку как на живую легенду. Редко у кого в послужном списке числилось столько вылетов на задания в горячих точках, да и пять боевых орденов тоже за просто так не дают. Он еще не знал, чем станет заниматься на пенсии, но уже твердо решил весной подавать рапорт на увольнение и ложиться в госпиталь. Отдохнет немного, подлечится, а дальше будет видно.
Интересно, но в доме, куда он направлялся, тоже жила верующая бабушка. Раньше он с ней не встречался, хотя уже успел побывать у нее в комнате. Правда, случайно. Понадобилось выглянуть на улицу, а окно на ту сторону именно в ее светелке. На улицу выглянул, повернулся к двери на выход и увидел в углу иконостас. Его поразила большая старая, еще писаная красками, икона Пресвятой Богородицы. «Небось, Казанская», — подумал он. И так ему вдруг захотелось поговорить с верующим человеком. Стали искать старушку, а ее на тот момент не оказалось дома.
В семье бабушку очень любят и считают своим ангелом хранителем. Случись что, «бабушка, помолись». Хотя кроме нее в храм больше никто не ходит и в Бога не верит. И от того она скорбит. Бабушка Лида любит молиться. Когда-то давно она отмолили своего сына. Он у нее легкими болел, врачи думали, что уже все. А она пришла в храм и молилась, молилась. И пошла ей помощь совсем от незнакомых людей, кто-то козу подарил. Козье молоко — для легочников первое лекарство. Так постепенно и выходила.
Уверившись в силе молитвы, она после только и делала, что молилась. И о своих близких, и о соседях, и о всех, кто просил у нее помощи. Правда, порой ей и самой досталось за ее молитвы. Вражья сила таких людей терпеть не может, потому и мстит.
Приходит к бабушке одна ее знакомая:
— Слушай-ка, Лида. Чего я тебе скажу. Мне знакомая рассказывает, мол, «тетя Галя», колдушка эта из Авдеевки, ты ее знаешь, подошла у нас на кладбище к могилке одного новопреставленного и все чего-то там жгла и все шептала, шептала. Мне интересно, я и сходила, отыскала эту могилку. Смотрю, что-то такое в ней прикопано. Покопалась, а это фотография твоей дочери. Так что, ты посматривай за дочкой-то. Как бы чего не вышло.
Бабушка Лида к своему иконостасу да на колени: «Помоги, Господи!» У нее в самом центре молельного уголка стоит старинная икона «Тихвинская». В свое время дочь с зятем купили у людей квартиру. Те сами съехали, а из старья кое-что на месте оставили, не стали с собой забирать. Вот и снится зятю, будто приходит к нему женщина, вся в таких одеждах, как в старину носили, и требует:
— Нехорошо так с моим образом обходиться, нехорошо.
И не один раз снится. Тот голову сломал, да кто же это такая, и с каким еще образом?! Сам-то он человек неверующий, хоть и не осуждает. Звонит теще, мол, так и так. Вместе с ней идут в новую квартиру, все осматривают и в кладовке на верхней полке находят старую икону. Даже не икону, а грязную закопченную доску. Бабушка икону забрала и отдала умелому человеку, чтобы тот доску от копоти почистил. Так вот из-под слоя вековой грязи и засиял образ Тихвинской иконы Божией Матери. Сейчас в иконостасе бабы Лида это самая почитаемая святыня.
Стала бабушка молиться о дочери, день молится, два. Потом мысль ей пришла, что сама колдушка эта, «тетя Галя», есть несчастнейший по сути своей человек. Мало того, что такими делами занимается, так ведь никто о ней бедной и не помолится. От жалости принялась бабушка Лида молиться и о «тете Гале». Потом она сама рассказывала:
— Еду я на велосипеде, а по дороге, только по противоположной стороне, идет мне навстречу пьянющий мужик. Идет он себе, а такой пьяный, что подбородком землю чертит. Народ навстречу ему попадается. Он никого не видит, ему лишь бы самому не упасть. Я еду. Почти уже с ним поравнялась, гляжу, оживился человек. Выпрямился, плечи расправил, глаза белесые, и в три прыжка, точно дикая кошка на меня прыгнул. Сбил с велосипеда, к шее руки тянет, а достать у него не получается. Зверем зарычал и опять понурился, глаза потухли, и вот уже не человек, а тень от человека вновь почертила по обочине дороги.
Знакомые узнали, удивляются:
— Как же это твой Бог тебя да и не защитил?
А она в ответ:
— Так может как раз-то и защитил, раз поделать он со мной ничего не смог.
Потом в разговоре с батюшкой тот ей посоветовал о колдунах не молиться, не надо, говорит, бесов лишний раз тревожить. Больно уж они мстительны.
Было время, бабушка Лида сама заболела, да так, что и не надеялись поправиться. Дочка ей рассказывала, пришла она к маме в палату, села рядом и смотрит. А та в коме. Но тоже интересно, человек в коме, а молиться не перестает. В видении своем она вовсе не здесь, не в больничной палате, а в храме. И идет она по храму, крестным ходом от образа к образу. Возле каждого остановится, перекрестится и начинает молиться.
Так проходит может час, может полтора, и бабушка неожиданно открывает глаза. Видит дочь. Узнала, улыбается:
— Ты тоже в храм пришла? Как я рада.
— Да, мама, я здесь. А ы, я вижу, молишься.
— Молюсь. Мне немного еще осталось. От Архангела Михаила к Божией Матери «Знамение», а там рукой подать до иконостаса.
— Молись, мамочка, я подожду.
Я уж говорил, что никто из ее близких в храм так и не пришел. Хоть и помогают чем могут, а так вот, чтобы молиться, нет. Но она не унывает и при всяком подходящем случае рассказывает людям о Христе и о силе молитвы, и о том, как любит Господь человека.
Случай тут был. Работали у них в доме два строителя из Беларуси. Не помню, из Барановичей, что ли? Солидные мужики: одному за пятьдесят, другой лет на пять его моложе. Что-то они у них строили. Бабушка Лида, понятное дело, с ними познакомилась и даже подружилась.
— Люди были уж больно хорошие. Как собственных сынов я их полюбила. А как мать может любить? Супчик им сварю, блинцов напеку. И они мне добром платили. Вставали они пораньше, тепличку пойдут откроют, курочек выпустят. Так и жили. Иногда вместе с ними ужинала.
Однажды и стала я им про Бога говорить, про Христа. А они меня на смех подняли:
— Баба Лида, ты вот что, про Бога с нами, пожалуйста, не заговаривай никогда. Для нас этой темы не существует.
— А жены-то, они разве о вас не молятся?! А матери с колен, небось, не встают.
Они смеяться:
— Моя жена с тещей только и делают, что сериалы по телевизору смотрят! Им не до молитвы.
— Бедные, — только и нашлась что ответить старушка.
Прошел месяц после того разговора о вере и отправились белорусы работать к одному предпринимателю. Его заведение стоит как раз на оживленной автомобильной трассе. И понадобилось хлопцам на другую сторону перейти. А уже вечерело. Им надо срочно, а машины идут и идут. Они и решили перейти дорогу пока наполовину, и встать посередине, а как вторая половина освободиться, так и дальше идти. Одного только не учли. В темноте человека на дороге не видно. И в сумерках тоже не разглядеть. Они хоть и остановились по середине, да прошел огромный «КамАЗ» совсем рядом с ними и волной воздуха откинул мужиков назад. Как раз под колеса идущих навстречу автомобилей. Затормозила только четвертая по счету машина, а три предыдущие прямо по ним и проехали.
Сын бабушки Лиды, спасибо ему, просто так тела погибших не бросил. Положили их в гробы, отпели по-человечески в храме и отправили машиной на родину. Даже денег на похороны дал, хоть ничего им уже не был должен.
Все дни читала бабушка Лида по ним Псалтирь, справила сорок дней и записала к себе в помянник.
— Их жены да матери только и делают что телевизор смотрят, кто же о них молиться будет? И раньше у них душа о мужьях не болела, а теперь и подавно. Раз прибились они ко мне, сердешные, значит, мне их и поминать.
* * *
Утром, накануне праздника он почувствовал себя неважно. И даже подумывал, стоит ли ему ехать к друзьям встречать Новый год. Но желание познакомиться с верующим человеком оказалось сильнее. Почему-то нужна была ему эта встреча.
Вечером его радушно встречали в доме у бабушки Лиды. Кто-то помогал раздеться, кто-то его обнимал, и все без исключения поздравляли с наступающим Новым годом, и как это положено, желали здоровья, радости и исполнения задуманного. Он тоже улыбался, всех поздравлял, а сам искал глазами ту, с кем ему хотелось встретиться больше всего.
— Бабушка там, у себя наверху. У нее же еще пост. Так что она нас только поздравит, где-то ближе к полуночи и снова уйдет.
— Я ехал с ней познакомиться. Хотелось бы пообщаться.
Бабушка Лида приняла гостя с радостью. Так, словно знакомы они с ним были целую вечность. Говорили долго. Вернее, она говорила, а он все больше слушал и только иногда задавал вопросы. Она делилась с ним самым сокровенным и дорогим ее сердцу, пожилой русской женщины, любящей людей и всей душой полюбившей Христа.
Тогда и он рассказал ей о своей бабушке и о том, как она водила его в детстве в храм, и что теперь появилось в нем желание снова побывать на службах. Она слушала его, а сама жалела: «сиротка ты, сиротка, и помолиться-то о тебе некому», а вслух сказала:
— Приезжай к нам на Рождество Христово. Вместе на службу пойдем. Все тебе расскажу и покажу. Ты знаешь, какая это замечательная служба на Рождество-то? У нас в храме всякий раз на праздник ставят большую красивую елку. Украшают ее гирляндами, игрушками. Специально так делают. Батюшка говорит, нужно, чтобы эта елка стала самой красивой и запомнилась маленьким прихожанам на всю их оставшуюся жизнь. Чтобы и через сорок лет и через пятьдесят, пройдя по жизни, натерпевшись, в том числе и страданий, узнав, что такое одиночество, они помнили храм своего детства и рождественскую елку, и состояние переполняющей их тогда ликующей детской радости. Может, человеку снова захочется вернуться назад, в детство. По сути, святые и есть самые настоящие дети, доверчивые и незлобивые. Ты главное, не волнуйся, входи в храм. Все когда-то начинали, ничего. А я тебе молитвой помогу.
Он вглядывался в лицо своей собеседницы и все больше узнавал в ней свою собственную бабушку, вместе с которой они молились в храме. И думал, может, все бабушки так одинаково походят друг на друга? Или только те, что берут своих внуков за ручку и идут вместе с ними в церковь?
Теперь он знал, чем станет заниматься на пенсии. И уже представлял, как они вместе с внучкой отправятся в центральный городской собор. Почему собор? Просто он там чаще бывал. А можно найти маленький уютный храмик, такой, где народу не так много. Никому не мешая, он будет рассказывать ей о подвижниках, что изображены на иконах. Они вместе станут креститься и целовать святые лики. И еще обязательно зажигать свечи. Дети это любят. Зажигать и тушить свечи.
Детство. Самый беззаботный, счастливый период человеческой жизни. Все, кого ты любишь, еще живы и здоровы. Тебе улыбаются, о тебе заботятся, взрослые проблемы тебя не касаются и проходят стороной. Твое дело веселиться, играть и радоваться солнцу, свету, воздуху. Носиться по лужам, плавать в речке и загорать, распластавшись на мягкой зеленой травке.
Возвращаясь домой, он уже думал о предстоящей рождественской службе и чувствовал, как начинает волноваться. Усмехнулся. Вот ведь, взрослый мужик, а волнуешься, словно мальчик, что вместе с бабушкой собирается на ночную службу. Ему и трепетно, и интересно.
Раннее утро. Обычно переполненная трасса была непривычно пуста. Ни спереди, ни сзади его, нигде не видно огней от приближающихся или удаляющихся автомобилей. И только фонари вдоль трассы привычно освящали дорогу. Он был один. Во всем этом огромном мире один. Он и уходящие под горизонт горящие фонари.
Внезапно он ощутил боль. Резкую, не дающую дышать. Словно кто-то невидимый неожиданно консервным ножом вспорол ему грудь с левой стороны, точно большую жестяную банку. У него еще хватило сил съехать на обочину и, включив «нейтралку», остановиться. Боль так же неожиданно, как и появилась, отошла. Он сидел и молча смотрел на дорогу. Вот гдето там, далеко-далеко впереди появился огонек. Огонек дрожал и, приближаясь, увеличивался в размере. Он успел подумать:
— Солнце. Хотя нет, зимой оно так рано не всходит.
Свет разрастается, он наполняет собой все пространство автомобиля. Ему хорошо и хочется плакать, как когда-то очень давно в детстве. Но вместо того, чтобы плакать, он улыбается. Силы покидают его, он начинает засыпать. Перед взором вырастает высокая украшенная огнями рождественская елка, рядом с ней его бабушка. Такая, какой она была, когда водила его маленьким мальчиком с собою в церковь.
Промелькнула мысль:
— Наверно это все-таки машина.
И тут же ощутил, как две маленькие детские ручонки касаются его лица. Он открывает глаза и видит внучку, ее широко открытые смеющиеся глазки. Ее личико рядом с его лицом, совсем близко: —
Дедушка, это не машина! Дедушка, это же ангел!
Данный отрывок взят из книги священника Александра Дьяченко «Шестое чувство». Найти представленную и похожую литературу можно в магазине «Сретение» по адресу: г. Москва, ул. Лубянка, 17, стр. 1.