941
Церковь вне времени, пространства и не привязана ни к какому политическому измерению. Она есть божественное учреждение и потому не подчиняется земному социальному порядку и устройству. Тем не менее, Ее нахождение в обществе обуславливает некие связи, необходимые для социальной коммуникации. Церковь хоть и надмирное образование, но не отделена от мира и его законов. Это причина вводит Церковь в область права – как внутреннего, так и внешнего. Любому церковному образованию необходимо считаться с гражданскими законами (если они не противоречат законам религиозным) и выстраивать собственную правовую парадигму, беря в расчет страстное начало человеке, нуждающееся в обуздании. Это область церковного права охватывает саму внутрицерковную жизнь, ее административную систему, взаимоотношения между общинами, учреждениями и самими членами Церкви.
Христос – Основатель и Глава Церкви дал ей основной закон: правило веры и правило жизни по вере: все это раскрывается в Священном Предании, в которое входит Священное Писание, святоотеческая традиция и благодатный церковный опыт, который передается через христианские поколения начиная с апостольских времен.
Протоиерей Владислав Цыпин констатирует: «Нормы и правила, регулирующие как внутреннюю жизнь Церкви, в ее общинно-институциональном аспекте, так и ее отношения с другими общественными союзами, религиозного или политического характера, составляют церковное право»[1]. Подобного рода канонической формализацией Церковь сохраняет свою целостность, единство, святость.
Для конкретной дефиниции сферы церковных канонов, необходимо раскрыть понятие «право». Правовая область дает много определений, часто вступающих в разногласия друг с другом. Такой диссонанс связан с существованием разных теорий права. Само по себе «право» это предельно широкий и ключевой концепт в юриспруденции, от того или иного его изложения зависит метод и характер юридической теории.
В церковной традиции есть также попытка дать дефиницию этому понятию. В «Дигестах» императора Юстиниана (533 г.) и в перешедших из этого сборника в византийские законодательные своды «Василики» и «Прохирон» (IX в.), а также в канонический сборник «Алфавитную Синтагму» Матфея Властаря (1335 г.) оно сформулировано так: «Право есть творчество в области доброго и равного»[2].
Интересно, что данное определение лаконично и четко в выражении, несмотря на склонность византийских авторов любых научных сфер к излишнему витийству. Область права в данном случае обособляется от других сфер. Акцент на «равное» право отделяет само право от нравственной сферы, которая являясь творчеством в области доброго, не ограничена требованием равенства.
Понятия равенства и справедливости очерчивают демаркационную линию между правом и нравственным законом. Недаром в античные времена эмблемой права служили весы – инструмент, измеряющий равновесие предметов.
Любой вид права: международное, национальное, региональное, местное или церковное заключается в регламентации человеческого поведения, основываясь на ограничительных запретах по отношению к нарушителям установленных норм и порядков.
Задачей права является регулирование коммуникационных связей между людьми, живущими в социуме. Оно предусматривает также в случае необходимости легализацию насилия в отношения тех, кто не собирается или уже нарушает установленные государством порядки. Предусмотренные законодателем меры для восстановления нарушенного правопорядка делают его неуязвимым для нарушителей.
Евангельская притча Христа о работниках в винограднике помогает выявить разницу между моралью и правом. Работникам, пришедшим в конце рабочего дня, хозяин виноградника уравнивает наемную плату с теми, кто терпел все дневные лишения. В ответ на возмущения одного из последних Он говорит: Друг! Я не обижаю тебя; не за динарий ли ты договорился со мною? Возьми свое и пойди; я же хочу дать этому последнему то же, что и тебе. Разве я не властен в своем делать, что хочу? Или глаз твой завистлив от того, что я добр? (Мф. 20:1-15).
Строгая справедливость явилась в том, что все работники получили ту плату, на которую договаривались с хозяином виноградника. Однако же хозяин проявляет милость к пришедшим и в конце рабочего дня. Следует заметить, что скорее всего, их труд и не был особо нужен землевладельцу, он их нашел праздными на площади и дал им возможность заработать. В притче мы не видим намека на то, что остальные работники не успели выполнять трудовые задачи. Работник пытавшиеся восстановить справедливость взывал прежде всего к негласному правило – платить в зависимости от выполненного ряда условий и объемов работ.
Возникновения и развитие канонического церковного права – неотъемлемая часть истории христианской Церкви. Право и живая традиция Церкви не могут и не могли существовать параллельно, так как первые канонические постулаты были даны уже в Евангелии и апостольских посланиях, формируя часть Священного Предания.
Христианство генетически связано с ветхозаветной традицией, сам ветхозаветный закон явился детоводителем ко Христу (Гал. 3:24). Однако христианская традиция начала практически сразу отделятся от иудаизма и формироваться в самостоятельную религиозную традицию.
После дня Сошествия Святаго Духа на апостолов, который стал днем рождения Церкви в Иерусалиме была образована первая христианская община. По факту она представляла собой собрание последователей Христа, которые не имели частной собственности и посвящали все свое время для благоугождения Богу. «Первые христиане ежедневно собирались в храм и слушали проповедь апостолов, а в дни воскресные собирались по домам для совершения Евхаристии»[3], - отмечает протоиерей Петр Смирнов.
На раннем этапе формирования христианских общин трудами и миссионерской деятельностью апостолов не представляется возможным говорить о какой-либо формализации в отношении административной структуры и канонических норм. Они появляются несколько позже, когда церковный организм стал более сложным в структурно-функциональном диапазоне.
Постепенное расширение Церкви за счет ее новых членов, учреждение новых поместных христианских общин, которые со временем выросли до статусов епархий и поместных Церквей предполагала определенные институционализацию внутрицерковной деятельности. Необходимы были нормы и правила, регламентирующие жизнь иерархов и мирян, а также свод санкций для тех, кто нарушал установленные порядки духовного плана. Формирующиеся нормативные основы жизнедеятельности христианских общин естественным образом были заложены учением Христа, евангельскими заповедями. Это стало первоочередным моральным кодексом христианской Церкви.
Стоит отметить, что в силу объективных социальных причин, правовое поле первых последователей христианского учения отчасти определялось двумя основными факторами: римским законодательством и иудейским правом.
Территория древней Палестины, в которую входили три основных области – Иудея, Самария и Галилея была как одна из римских колоний (с 63 по 40 и с 37 до н.э. до 6 н.э.), позже как часть провинции Сирия (6-41 и 44-46 гг.), а с 70 г. н.э. – самостоятельная римская провинция, находилась под властью Римской империи и соответственно была подчинена ее законам.
В то же время в вопросах местного самоуправления древним евреям того времени Римом была предоставлена достаточно широкая автономия, которая реализовывалась главным образом духовной аристократией. Поэтому наряду с римским правом намного большей авторитет среди правоверных иудеев имели законы своей религии. Пятикнижие Моисея определяли всю религиозную, социальную и приватную жизнь иудеев.
Формально, законы, данные Моисеем повсеместно исполнялись до того времени, когда Иудея была завоевана Римом и римские власти запретили производить суд и другие правовые значимые акты на основании этих законов, однако на практике, в силу совпадения политических интересов Римской империи и иудейской элиты, законы Моисея временами приобретали прямое действие[4].
Принимая во внимание тот факт, что христианская Церковь зарождается в иудейской религиозной среде, естественным образом ветхозаветный закон составлял неотъемлемый аспект жизни первой христианской общины. Сами апостолы в первое время после Пятидесятницы продолжали считать себя правоверными иудеями, познавшими по благодати Божией Мессию, о приходе которого возвещали древние израильские пророки[5]. Господь Иисус Христос Сам говорил о Ветхом Завете: Не думайте, что Я пришел нарушить закон или пророков: не нарушить пришел Я, но исполнить (Мф. 5:17).
Вместе с тем, христианство несет в себе обновленное морально-этическое учение, все более дистанцируясь от жестких норм ветхозаветной традиции, что со всей явственностью раскрывается в Нагорной проповеди Христа: Вы слышали, что сказано: «око за око, и зуб за зуб». А Я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую (Матф.5:38-39). А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас (Матф. 5:43-44).
На смену Ветхозаветной традиции приходит традиция Нового Завета, которая не разрушает полностью норм иудейской веры, а обновляет ее благодатью и восстанавливает ее дух. Если в Ветхом Завете мы видим синтез религиозного и нормотворческого аспектов, воплощенных в Законе Моисея, то Новый Завет далеко не правовой кодекс для христиан, это прежде всего жизнь в духе и истине.
Являясь дидактическим регламентом в всех вопросах христианской жизни, Новый Завет не принимает полностью древнего Закона, вернее его обрядово-канонического духа, так как основную свою функцию он уже выполнил Итак закон был для нас детоводителем ко Христу, дабы нам оправдаться верою (Гал. 3:24). В этом отношении евангельская традиция смещает акценты с правового восприятия божественных установлений в сторону морально-этического кодекса, но при этом не отрицая правового начала.
В процессе развития канонического права в первых христианских общинах стали создаваться новые и уже достаточно авторитетные правила поведения, ценность которых зиждилась на которых на уже устное Предание об учении Христа, а постоянное применение таковых на практике приводила к установлению их в качестве обычаев и традиций, обязательных для исполнения. Негласный и формально необъявленный обычай можно рассматривать в качестве одного древнейших источников церковного права [6].
Наряду с обычаем у истоков канонического права стоит еще один источник – апостольское предание. Как и обычай, предание относится к устной традиции и является источником богооткровенной истины. По сути своей это установления апостолов и их ближайших учеников, которых Церковь именует мужами апостольскими (сщмч. Поликарп Смирнский, сщмч. Игнатий Богоносец, сщмч. Климент Римский и другие), не вошедшие в тексты Священного Писания Нового Завета, но имеющие свою авторитетную значимость для всего христианского сообщества.
Авторитет апостольских правил и постановлений в христианской традиции не подлежит сомнению. «Церковное предание, утвержденное обычаем и сохраненное верою, – отмечает епископ Никодим, – наравне с определенными предписаниями, составляло в первобытной Церкви закон, служило основою для церковного права и имело значение законодательных постановлений как по своему источнику, так и по все- общему уважению, которым оно пользовалось. В этом убеждают нас сами тексты канонов, составители которых – как высочайший авторитет – ссылаются на древние обычаи»[7].
В ранний период истории христианской Церкви, как мы отметили, было господство устной традиции и негласных правил. В последующий период на первый план выходит каноническое правотворчество, составление сводов законов и правил, имеющих универсальное значение – для мирян и клириков. Следует сказать, что характер неписанного права делал невозможным его применение в масштабах расширяющихся епархий и церковных общин, которые имели между собой евхаристическое общение.
Одним из первых вопросов в зарождающейся Церкви стал вопрос относительно соблюдения Закона Моисея. Это было весьма важно, так как иудеи, принявшие христианство не могли окончательно и во всем порвать с отеческой верой. Был остро поднят вопрос и относительно соблюдения норм язычниками, желавшими принять христианство.
Созыв знаменитого апостольского Иерусалимского Собора, проходившего около 49 года освободил христиан от соблюдения обрядового закона Моисеева и внушил им ревностно заботиться об исполнении нравственного закона, сущность которого была выражена в словах «чтобы не делать другим того, чего сами себе не желаете»[8]. Постановление, принятое на апостольском соборе в Иерусалиме, фактически означало размежевание по духу ветхозаветной и новозаветной традиции.
Знаменитые «апостольские правила» как форма канонического законодательства и регулирования отношений членов Церкви явились прецедентом для составления других правил, созданных позднее авторитетными церковными писателями и соборами.
Утверждение, что апостолы стремились отчасти кодифицировать церковную жизнь первых христианских общин в виде свода нормативных правил, нельзя считать полностью безосновательным: Проходя же по городам, они предавали верным соблюдать определения, постановленные апостолами и пресвитерами в Иерусалиме (Деян. 16:4).
Первые христианские общины управлялись епископами и пресвитерами по тем нормам, которые даны в Священном Писании и Апостольском Предании. Единство церковной жизни и церковного строя поддерживалось верностью Церквей Преданию и их живым литургическим общением между собой.
При общем «правиле веры» и закона отдельные церковные сообщества в древней Церкви имели свои обрядовые особенности и свои особые канонические правила, что иногда служило поводом для определенных недоразумений между ними. Для преодоления разногласий и возможных расколов созывались соборы, на которые приглашались представители поместной Церкви, включая мирян. При решении этих вопросов за основу принималось предание древней апостольской общины. Соборные определения, обыкновенно в виде окружных посланий, доводились до сведения тех Церквей, представители которых не участвовали в деяниях Собора. Соборные определения касались как догматических, так и дисциплинарных, т.е. церковно-правовых вопросов.
Церковные вопросы дисциплинарного характера часто решались предстоятелями-епископами. Для формализации того или иного постановления этими епископами издавались послания, имеющими канонический авторитет в вверенной ему области. Формально эти послания не имели принудительной силы, но соответствие их с апостольским преданием, авторитет составителей со временем приводили к тому, что некоторые из таких окружных посланий получали обязательную юридическую силу. Из частных суждений они превращались в источники общецерковного права.
Непререкаемым авторитетом пользовались каноны апостольского происхождения. Для сохранения этих норм и во избежание искажения их записывали. Древнейшиим церковным писаным памятником, проникнутыим апостольским духом, считается «Учение 12 апостолов» (Дидахэ). Этот памятник впервые обнаружен архимандритом Антонином (Капустиным) в 1862 году, но в науку он вошел благодаря тому, что был опубликован в 1883 году греческим ученым митрополитом Филофеем Вриеннием.
«Учение 12 апостолов» датируется рубежом I-II вв. Неизвестные церковнгй и исторической науки авторы излагают в этом произведении от лица апостолов наставления нравственного характера. Важен в этом памятнике и литургический аспект – дано описание совершение Евхаристии в древних апостольских общинах. Здесь же встречается несколько правил канонического плана, составляющих содержание 11-16 глав.
В III веке в Египте был составлен сборник «Церковные каноны Святых Апостолов». В основу этого памятника легло «Дидахэ» с его богословской дихотомией о путях жизни и смерти. В «Церковных канонах» упоминаются уже не только епископы и диаконы (как это было в «Дидахэ»), но и пресвитеры, но ничего не говорится о странствующих пророках и учителях, упоминаемых в «Учении 12-ти апостолов».
«Церковные каноны» это переработка «Канонов св. Ипполита», составленных около 220 г. «Церковные каноны Святых Апостолов» поныне входят в состав действующего права Коптской и Эфиопской церквей.
В III веке в христианской Церкви появилось и «Наставление апостольское» (Дидаскалия), пространное сочинение морального и дисциплинарного содержания. В нем в виде обширного соборного послания святых апостолов излагаются наставления, касающиеся разных сторон церковной жизни. Греческий подлинник «Дидаскалии» до нас не дошел, существуют переводы на сирийский, эфиопский и арабский языки, а также латинские фрагменты. В самом тексте «Дидаскалии» помимо трех иерархических степеней, упоминаются церковные вдовицы, диакониссы, чтецы и иподиаконы.
В конце III или начале IV века появился еще один сборник, издание которого приписывается священномученику Клименту Римскому (муж апостольский), Апостольские Постановления. Ученый-исследователь Н. С. Суворов относит составление этого сборника к концу IV столетия[9]. Против такой датировки выступает тот факт, что Церковь в Постановлениях описана гонимой и притесняемой от властей (в конце IV века такого быть просто не могло). Догматическое учение в «Постановлениях» сформулировано с дискуссионной и полемической окраской против лжеучений, возникших в первые три столетия, в особенности против гностицизма, но в Постановлениях нет никаких упоминаний арианства, волновавшего Церковь в IV веке.
Первые 6 книг «Апостольских Постановлений» совпадают по содержанию с «Дидаскалией», текст которой, однако, подвергся в новом сборнике значительной переработке. 7-я книга «Постановлений» близка по содержанию к «Дидахэ» хотя, в отличие от «Дидахэ» здесь, как и в «Церковных канонах», уже ничего не говорится о пророках и странствующих апостолах, зато, кроме епископов и диаконов, упоминаются пресвитеры.
8 книга «Апостольских Постановлений» носит по преимуществу дисциплинарный характер и содержит изречения по тому или иному вопросу от лица каждого из 12 апостолов. Эти изречения касаются правил о рукоположении клириков, об их правах и обязанностях и о церковной дисциплине. Эта книга имеет особое название: «Постановления Святых Апостолов о рукоположениях».
Каждый апостол представлен говорящим от своего имени в первом лице: «Первым говорю я, Петр... Во епископа рукополагать, как в предыдущем все мы вместе постановили, того, кто беспорочен во всем, избран всем народом, как наилучший...и я, Иаков Алфеев, постановляю об исповедниках. Исповедник не рукополагается, ибо исповедание есть дело воли и терпения, но он достоин, великой чести»[10].
Трулльский Собор 691 г. отверг «Апостольские Постановления» как книгу, поврежденную еретиками: «Поелику же в сих правилах поведено нам приимати оных же Святых Апостолов постановления, чрез Климента преданныя (имеется в виду 85-е Апостольское правило), в которые некогда иномыслящие, ко вреду Церкви, привнесли нечто подложное и чуждое благочестия, и помрачившее для нас благолепную красоту Божественнаго учения, то мы, ради назидания и ограждения христианнейшия паствы, оныя Климентовы потановления благоразсмотрительно отложили, отнюдь не допуская порождений еретическаго лжесловесия, и не вмешивая их в чистое и совершенное апостольское учение» (прав. 2).
Тем не менее отрывки из 8 книги «Апостольских Постановлений» и после Трулльского Собора продолжали включаться в греческие церковно-правовые сборники. Они вошли «Синопсис», который лег в основу русской «Кормчей».
В толковании на 85-е Апостольское правило Зонара, разъясняя вопрос об авторитетности «Апостольских Постановлений» писал: «Когда 2 правило VI Собора делает такое постановление и нигде не сделало упоминания о других Апостольских правилах, кроме 85, то других правил, именуемых Апостольскими, не должно принимать, но таковые скорее должно порицать, изобличать и отвергать, как имеющие ложные надписания, как по- врежденные и находящиеся вне исчисленных и одобренных Божественными и Священными Отцами»[11]. Профессор П. П. Глубоковский высказал предположение, что Трулльский Собор, отвергая «Апостольские Постановления», имел дело с другой их редакцией, а не с той, которая дошла до нас[12].
Иерусалимский апостольский собор (около 49 года) положил начало практике созывов церковных соборов: сначала окружных, потом поместных, похже вселенских. Суворов Н.С. отмечает: «Из взгляда на епископов как на хранителей предания, имеющих дар истины, представляющих, в их единстве, кафолическую церковь и связующих с ней каждую отдельную общину, вытекало, что при таких обстоятельствах, когда требовалось установить истинное учение ввиду возникшего ложного учения или установить правильный церковный порядок ввиду неясности и пробелов в существовавшей дисциплине, епископы должны собираться на собор. Соборы составлялись уже во II веке и еще чаще в III в. по разным поводам...»[13].
Первые церковные соборы проходили в составе уполномоченных представителей поместной Церкви (клира и мирян) определенного церковно-административного округа, так как они территориально были из одной области или позже митрополии, то получили название «Поместных».
Легитимность и легальность Поместных соборов распространялась лишь в епархиальных границах . Придание общецерковного авторитета решениям Поместных Соборов зависело исключительно от признания за ними такового со стороны общехристианского мира.
Начало эпохи Вселенских соборов связано с периодом правления императора Константина Великого, когда христианство приобретает статус государственной религии Римской империи после издания Миланского эдикта 313 года. После легализации своего положения Церковь столкнулась с богословскими вызовами со стороны еретиков и раскольников, посигавших на целостность Церкви и чистоту христианского вероучения.
Христианизация Рима как часть внутренней политики была направлена к достижению религиозного единства империи, что отвечало общей задаче укрепления социальной обстановки. Состояние же самой христианской Церкви было далеко от вероучительного и общего единства. Для того, чтобы решить задачу церковного мира и прийти к вероучительному консенсусу в 325 году император Константин собирает в городе Никея (территория современной Турции) глав практически всех крупнейших христианских общин на I Вселенский собор, получивший по месту его проведения название Никейского. Не будем в данном исследовании остановливаться на богословских причинах созыва Собора и его итогах.
Определяющая роль Вселенских Соборов в истории церковного права вытекает из их характера как органов реализации духовной авторитетной иерархической власти. В этом смысле для всех христиан имеет огромное значение и ценность решения (правила) Никейского и последовавшего за ним Константинопольского (381 г.) Вселенских соборов, принявших систему догматов, закрепивших основы вероучения – так называемого Никео-Цареградского Символа веры. Нормотворчеству этих Соборов принадлежит еще целый ряд постановлений канонического характера, бесспорно принятых церквами как на Востоке, так и на Западе.
Показателен тот факт, связанный с проведением Первого Вселенского Собора, – в принятии соборных решений император, как хранитель законов империи и церковного мира и единства, принимал самое непосредственное участие.
В условиях установившегося домината как формы правления Римского государства император вряд ли мог удовольствоваться позицией стороннего наблюдателя. Тем самым император Константин, прославленный Церковью как равноапостольный, не только фактически разделил с епископами право законодательствовать в отношении Церкви, но и придал этим решениям своим авторитетом императорской власти общеобязательный характер: «Догматическое постановление объявлено церквам в двух указах: и от лица собора, и от лица императора. Так положено начало формальному закреплению роли императора- христианина в христианской империи. Это стало прецедентом и для всех последующих вселенских соборов»[14]. Отныне как высшая церковная власть император созывал Вселенские соборы, принимал в них непосредственное участие и утверждал соборные постановления.
Мы можем говорить о том, что легализация христианской традиции государственной властью придало каноническому праву новый импульс в развитии. Активное участие государства в жизни Церкви (к сожалению, не всегда оно приносило пользу самой Церкви) стало причиной иногда весьма заметных изменений в Ее правовом пространстве, границы которого не просто значительно расширились, но в определенном смысле сравнялись, стали в рамках правового государственного поля – указом императора Константина постановления Церкви стали утверждаться санкцией государственной власти и получили силу гражданских законов.
Заметим, что позже император Юстиниан законом 530 года предписывает, чтобы все, запрещаемое канонами, запрещалось и государственными законами. Он же своею 6-ю новеллою определяет, чтобы «каноны имели в государстве такое же значение, как и государственные законы..., причем теряет силу всякий государственный закон, противоречащий канонам»[15].
Царствование императора Константина ненадолго приостановило проявление раскольнических тенденций как внутри империи, так и в Церкви. Уже после смерти императора Феодосия в 395 г. империя окончательно разделилась на Западную и Восточную, со столицами политическими и церковными в Риме и Константинополе соответственно. По мере того как дистанцировались друг от друга Западная и Восточная части империи, определенные изменения претерпевали и внутрицерковные отношения.
На Западе фактически единственным самоличным церковным правителем становится римский епископ. В то время как Византийская Церковь находилась под властью императора. Политическое противостояние христианского Востока и Запада усугублялось серьезными разногласиями и по вопросам канонического, литургического и обрядового характера. Потому в правовой жизни христианской Церкви уже так же четко просматривалось определенное обособление «западного» и «восточного» правового пространства.
Установившееся фактическое различие в организации верховной церковной власти, выступающей и как законодательная инстанция, определило и некоторую особенность западной и восточной Церквей в источниках канонического права.
Несмотря на то, что сохранялась практика созыва Вселенских Соборов, после разделения Римской империи на западе основным источником церковного права становится законодательство римского епископа – папские декреталы. Для всей западной Церкви они приобретают общеобязательное значение наряду с постановлениями Соборов, признанными римским епископатом.
На Востоке Римские императоры активно использовали свое положение и не стесняли себя в вопросах законотворчества касательно Церкви. За этими законами церковь признавала полную силу и принимала их в качестве источника своего церковного права, включая их в канонические сборники.
Обязательную силу для церковного права получили и те законоположения, которые были изданы в дохристианские времена Римского государства, но сохранили свое значение и были затем включены в сборники христианских императоров, откуда уже потом некоторые из них перешли в сборники канонические.
В результате постоянного увеличения числа государственных законов по делам церкви необходимо появились компиляционные сборники таковых. Известно три таких сборника, появившихся на греческом Востоке[16]: «Сборник из 87 глав» патриарха Иоанна Схоластика, куда вошли извлечения из нескольких новелл Юстиниана (565–578 гг.); «Сборник из 25 глав» (VI–VII век), в который вошли законы из «Кодекса» Юстиниана и извлечения из его новелл, относящиеся к церковным делам; «Сборник церковных законов», или «Трехчастный сборник» императора Ираклия, четыре новеллы которого также вошли в свод в качестве дополнения.
Таким образом, поместные и Вселенские соборы оказали существенное влияние на формирование канонического христианского права, которое авторитетно до сих пор для Западной (Католической) и Православной Церквей. Не обошлось в этом процессе без политического влияния, так как государственные власти часто вмешивались в деяния того или иного собора, которое, стоит отметить, в целом носило позитивный характер.
Владислав Ершов
[1] Владислав Цыпин, прот. Каноническое право. – М., 1996. С. 9.
[2] Цит. по: Владислав Цыпин, прот. Каноническое право. – М., 1996. С. 7.
[3] Петр Смирнов, прот. История Христианской Православной Церкви. – Петроград, 1916. С. 10–11.
[4] Варьяс М. Религиозная мораль и политико-правовая действи- тельность: теологический аспект // Общественные науки и современность. – 1993. № 5. – С. 65.
[5] Пьер-Мари Бод. Христианство. – М., 2003. – С. 36.
[6] Заметим, что обычай в теории права часто рассматривается как источник происхождения той или иной правовой норме в обществе.
[7] Никодим, епископ Далматинский. Православное церковное право. – СПб., 1897. С. 52.
[8] Петр Смирнов, прот. История Христианской Православной Церкви. – Петроград, 1916. С. 10–11.
[9] Суворов Н. Учебник церковного права. 5-е изд. М., 1913. С. 145.
[10] Постановления Апостольские (в русском переводе). Казань, 1864. С. 254, 286.
[11] Цит. по: Владислав Цыпин, прот. Каноническое право. – М., 1996. С. 202.
[12] Глубоковский Н. Н. Дидаскалия и Апостольские Постановления по их происхождению, взаимоотно- шению и значению. София, 1935. С. 111-115.
[13] Суворов Н. С. Учебник церковного права. – М., 2004. – С. 20.
[14] Карташов А. В. Вселенские Соборы. – СПб., 2002. – С. 23.
[15] Никодим, Епископ Далматинский. Православное церковное право. – С.-Петербург, 1897. – С. 54–55.
[16] См.: Цыпин В. А. Церковное право. – М., 1996. С. 67–70.